Диалог второй.
Моя война
– В Грозном наш командный пункт располагался на стадионе «Терек». В этом городе прошло моё детство. Последний раз (до войны) я был там в конце 80?х. Приезжал на могилу своих родственников. Здесь похоронены сестрёнка, бабушка, тётя и дядя. В январе 95?го я не смог попасть на кладбище, оно было заминировано, зато побывал в «своём» доме. В городе ещё шли бои, поэтому пришлось сесть на броню и взять охрану. Знакомую улицу Коммунистическую нашёл сразу. Там ещё маршрут автобуса проходил. Остановка называлась «Деловая». Подъехали к дому. Всё забито, заколочено досками. Дверь открыл молодой парень, лет двадцати семи, чеченец. Он знал мою двоюродную сестру. Пришли пожилые женщины, почему?то все чёрные, худые, заплакали. Одна из них меня узнала. Я когда позже матери это рассказывал, она тоже не сдержала слёз. И, как гвоздь в памяти, один эпизод… Молодая беременная женщина с Урала приехала в Грозный к своей матери, а тут война. Рожала под бомбёжками, в подвале. Роды принимала соседка-старуха. Я помог женщине выбраться из города. На бронетранспортёре её доставили на аэродром, затем переправили в Моздок, а оттуда на Урал. «Мы, товарищ генерал, обязательно увидимся», – трогательно пообещала она на прощание.
– Геннадий Николаевич, когда и от кого Вы узнали, что удостоены звания Героя России?
– Я узнал об этом, находясь в штабе восточной группировки. Позвонил министр обороны Игорь Сергеев. Поздравил, сказал тёплые слова. Тогда же звёзд Героев были удостоены генералы Казанцев и Шаманов. Мы пожелали друг другу…успехов в скорейшем разгроме бандформирований.
– А герои в таком литературном смысле, герои нашего времени…Они есть? Они были на той войне?
– Были и много! Рядовых, офицеров, генералов. Приведу несколько примеров. Танкист лейтенант ГРИГОРАЩЕНКО – прототип героя фильма Невзорова «Чистилище» – распятый на кресте, навсегда останется образцом для нынешних и будущих защитников Родины. Тогда в Грозном дудаевцы искренне восхищались этим офицером, в одиночку сдерживающим натиск неприятеля. «Всё! Хватит! Молодец! – кричали окружённому и раненому солдату. – Уходи! Мы тебя не тронем! Мы вынесем тебя к твоим!» – обещали чеченцы. «Хорошо, – сказал лейтенант. – Согласен. Идите сюда!» Когда те приблизились, он подорвал и себя, и боевиков гранатой.
Или капитан ЖУКОВ. Он десять человек спас, а сам попал в плен. Когда бандиты выходили из окружения, опасаясь мини-ловушек, прикрывались им как живым щитом. Это невозможно описать, это пережить?то невозможно. Каждый шаг – по минам, каждый шаг – надежда на спасение! Он шёл, надеясь на нашу подмогу. Так мы же его и расстреляли! Перебили руки-ноги. Ну, откуда было знать, что в этой банде, ночью, идёт НАШ майор, который спас НАШИХ солдатиков? Получив ранение, он упал в воду и, пересиливая боль, крикнул: «Ребята, я свой. Подполковник Жуков!.. Помогите!»
Слава Богу, что он жив, продолжает служить в армии. Великолепный, замечательный человек. Тоже удостоен звания Героя России.
Далее. Солдатик Евгений Капустин. Вовеки веков его не забуду! Как молниеносно и точно он поражал свои цели: попадал в любое окно, чердачное, подвальное, где прятались бандиты. Тютелька в тютельку. Снайпер с большой буквы. Помню, я заметил в бинокль, как около полутора десятков бандитов бросили свои позиции и перебежали в один из домов. Не успел сказать об этом командиру танкистов, как вдруг вижу – дом с боевиками взлетает на воздух. «Кто стрелял?» – спрашиваю. «Это рядовой Капустин! – ответил офицер-танкист. – Он всегда бьёт без промаха».
Капустин побывал в самом пекле войны вместе со своим батальоном. О его отваге у нас в группировке ходили легенды. А судьба распорядилась так, что в течение семи месяцев я подписывал представление его к высшей награде, но бумаги из Москвы возвращались. «Недостаточно героизма», – констатировали в наградном отделе кадрового органа, будто взвешивали на каких?то своих, неизвестных другим весах…
И вот однажды я привёз награды, построил роту, зачитываю приказ. Командиру вручаю Орден мужества, механику-водителю – Орден мужества…Смотрю, Капустин стоит, а ему – ничего! Его документы?то до сих пор на рассмотрении. И так сердце у меня сжалось, так обидно стало за этого паренька! Вывел его, перед строем поставил, обнял и говорю: «Вот, запомните, это – Герой России. Я не буду генералом, если не добьюсь, чтобы он получил звание». На следующее утро все пошли в бой. И все, кому я ещё вчера вручал ордена, погибли. И механик, и командир, а Женя остался жив. С тяжелейшим ранением (ему перебило позвоночник), но ЖИВ! Я тогда вышел на Президента, рассказал ему об этом. Он: «Ну?ка, напиши мне фамилию». Я написал и говорю: «Владимир Владимирович, он сейчас в реанимации. Никто не знает, выживет или нет. Но не хотелось бы вручать Звезду посмертно».
… Женька выжил и Звезду Героя получил.
Много, очень много героев в этом поколении. Их имена надо заносить в учебники, прославлять, как раньше прославляли Матросова и Маресьева. Кино снимать, спектакли ставить. Вы представить не можете, как им было тяжело, но я не помню ни одного (!), кто бы не пошёл на бой, испугался, смалодушничал. Гибли, но шли.
– Геннадий Николаевич, когда Вам было по?настоящему страшно?
– Это была первая война. Я стою на командном пункте, через который несут убитых и раненых. Десять, двадцать, тридцать. Около ста человек. Вот это было страшно. Страх беспомощности. Мы ничего не могли сделать! Тяжело.
Ещё – случай. Представь себе – высокая гора, 300 метров обрыв. Наверху пятачок – метров на 15?25, на который должен сесть наш вертолёт. Там было три траншеи, очень удобная позиция для наблюдений за перемещением бандитов. В вертолёте летел начальник Генштаба Квашин, я и ещё пять?шесть генералов, весь командный состав. Садиться на этот пятачок было крайне опасно, но приказ есть приказ. И вот до земли уже метров пять, чувствую, что пролетаем мимо, вертолёт бросает в сторону. Он падает на колеса, одно из них попадает в траншею и… давит солдата, который там находился. В ту же секунду нас разворачивает, и мы повисаем над пропастью! Если бы не зацепились колесом, все бы погибли.
Ещё было страшно, когда слушал перехваченный по радио разговор Хаттаба с Басаевым:
– Если впереди собаки (так боевики называли представителей внутренних войск), можно договориться.
– Нет, это гоблины (т.е. десантники, на жаргоне бандитов).
Тогда Басаев советует Чёрному Арабу, руководившему прорывом:
– Слушай, может, давай, обойдём? Они нас не пустят, только себя обнаружим.
– Нет, – отвечает Хаттаб, – мы их перережем.
Спустя несколько дней мир узнал о гибели 6?й роты 76?й псковской дивизии ВДВ.
А вообще, знаешь, я отвечу… страшно будет, если мы обо всём этом забудем. Вот это самое страшное. Когда сердца опустеют, когда сочувствовать перестанем.
– Вы написали две книги по материалам дневников, которые вели на войне. Какие отклики были?
– Разные. Например, старик со старухой, они участники Великой Отечественной войны. Живут одни, сына похоронили (погиб), много за мной наблюдали, смотрели и вот пишут: «Мы по телевизору верили только Вам. То, что скажете про войну в Чечне, мы в это и верим. А другим не верим. Когда Вас не стало (я в отпуск уезжал. – Г.Т.), думали – неужели Вас убили? А потом увидели и обрадовались».
Диалог первый. «Чтобы ноги твоей не было в армии!»
Диалог третий. Всё-таки о счастье
Диалог четвёртый. «Ёлки! Я ещё быстрее могу!»
Из книги ГЕННАДИЯ ТРОШЕВА.
«Моя война. Дневник окопного генерала» | 
Официальный сайт Министерства курортов и туризма Крыма