Владимир Фёдорович Олешко

Для справки:

Владимир Фёдорович Олешко, 1955 г.р., доктор философских наук, профессор, лауреат премий Союза журналистов России 1995 и 2004 г., лауреат Государственной премии Правительства РФ в области средств массовой информации.

«Очевидно, с нами что-то не так»

У Издательского Дома «Филантроп» - давняя дружба с заведующим кафедрой периодической печати Уральского государственного университета им.А.М.Горького, профессором Владимиром Фёдоровичем Олешко.

Он направляет к нам на практику своих лучших студентов, рекомендует перспективных менеджеров и журналистов.

Издательский дом печатает научные работы и учебные пособия для университета. А не так давно «Филантроп» выпустил его книгу – публицистический сборник «Коелга – Тюбук – Нью-Йорк: далее везде». Для автора это издание оказалось счастливым. Он стал лауреатом Государственной премии Правительства Российской Федерации в области печатных средств массовой информации.

Мы решили, что это удачный повод поговорить с хорошим человеком на профессиональные темы и не только….

– Владимир Федорович, Вы – учёный, преподаватель, журналист, то есть человек в городе известный и довольно популярный. К чему Вам было становиться ещё и писателем?

– Я не могу назвать себя писателем, я – описатель. Понимаете, когда жизнь перенасыщена событиями – бесконечные поездки, новые города, встречи с разными людьми – этот ворох впечатлений в какой-то момент начинает тебя давить.

Чтобы освободиться от груза, надо выплеснуть свои переживания на бумагу. Такая своеобразная психотерапия, свойственная, наверное, каждому творческому человеку. В этом смысле показателен очерк «Брызги Невского». Очень люблю Петербург с детства, с юности. И после долгого перерыва снова довелось побывать в этом городе. Я был поражён: с одной стороны – великая культурная столица России, с другой – великая областная судьба. Физически дряхлеющий Петербург оставлял порой гнетущее впечатление. Эта двойственность ощущений не давала мне покоя, пока я не написал об увиденном.

Почему решил оформить свои материалы в книгу? Потому что порой хочется оглянуться назад, подвести какие-то итоги. Мне тогда исполнилось 50 лет – это определённый рубеж, а книга – зримое, материальное воплощение пережитого.

Спасибо Уральской горно - металлургической компании за спонсорскую помощь. Сегодня это такая редкость – финансовая поддержка авторов. Но Генеральный директор холдинга Андрей Анатольевич Козицын, и это – общеизвестно, - не жалеет средств на поддержку культуры, в том числе – на издание книг самого разного профиля.

Кстати, пользуясь случаем, хочу поблагодарить и Издательство «Филантроп». Оно выпустило книгу в приличном виде, с качественными иллюстрациями, в твёрдом переплете, на хорошей бумаге. Словом, её приятно взять в руки.

– Кто Ваши читатели? Приходят ли от них какие-то отклики и отзывы?

– Я с удивлением обнаружил, что мою книгу читают разные люди. Отклики шли в основном по электронной почте – из многих городов, в том числе из Германии, из Москвы и Питера, из родного села Тюбук, что в Челябинской области. Читатели говорили добрые слова, делились впечатлениями, вспоминали детство. Видимо, что-то их зацепило, взволновало. Но попадались и негативные оценки, упрёки: зачем, мол, свои во многом интимные переживания выносить на всеобщее обозрение? Это тоже повод задуматься: видимо, не всё получилось, как хотел, не донёс до читателя смысл.

– У Вас - образцовый , классический стиль письма. Признайтесь, когда задумывали книгу, была мысль подать студентам пример, как надо писать?

– Нет, конечно. Я вообще никогда им не навязываю своих работ. Могу при случае в лекции упомянуть, что такой-то вопрос я более подробно рассматриваю там-то. Если интересно – они могут взять материалы в библиотеке университета. Но знаю, что некоторые студенты мою книгу читали, одна девушка призналась, что «проглотила» её за ночь в поезде.

Что касается классической школы – это фундамент любого искусства: литературы, живописи, музыки. Например, разрушитель всех канонов Сальвадор Дали великолепно владел приёмами старых мастеров.

Известна его фраза: «Покажите мне хоть одно качественно выполненное произведение в классическом стиле, и я поверю, что Ваш авангардизм – это поиск формы, а не отсутствие хорошей школы».

И я всегда призываю студентов сначала освоить классические жанры, продемонстрировать красивый правильный язык, а уж потом использовать новаторские идеи, находки, вырабатывать авторский стиль.

– Что вообще сегодня происходит с журналистикой? Как специалист, какие тенденции Вы наблюдаете?

– Первое, что лежит на поверхности – «электронизация» СМИ.

Интернет-пресса, Интернет-телевидение завоёвывают широкую аудиторию. Техническая сторона активно вторгается в журналистику и, безусловно, влияет на неё. Например, наблюдается конвергенция – объединение разных жанров, типов, видов.

Журналисты часто сами не знают, в каком жанре пишут, у всех одно определение – «материал». Это связано с очень быстрым темпом жизни – «престо» (как его обозначают в музыке), высокой скоростью передачи информации. Журналисты торопятся, чтобы обойти коллег и сообщить новость первыми. При этом она мгновенно тиражируется сразу всеми СМИ: утром услышал по радио, на работе прочитал по Интернету, вечером увидел по телевидению.

Поэтому сейчас большое значение приобретает персонализация журналистики – важноне что сообщают,а кто. Допустим, кому-то важно услышать, как преподносит и анализирует то или иное событие Познер, кто-то предпочитает Леонтьева или Караулова.

Это может быть и не конкретная личность, а любимая газета, телепередача или даже радиостанция, которым человек доверяет.

– Вы часто бываете за границей, общаетесь с зарубежными коллегами. Скажите, в России СМИ и реклама развиваются, как всегда, своеобразно, или это путь, который прошли все цивилизованные страны?

– Во всём мире реклама – экономическая характеристика. И только. Если твоё издание интересно читателю, если растут тиражи и увеличивается число подписчиков, то именно у тебя хотят размещать рекламу.

У нас всё наоборот. Реклама становится основным источником финансирования, а уж под неё (или под спонсоров) подгоняется всё содержание. Тиражи и рейтинги в России нередко определяются не читательским выбором, а финансовыми возможностями СМИ.

– Чего же нам не хватает, чтобы перевернуть систему с ног на голову?

– Денег. В самом прямом смысле. Потому что бедный журналист – это человек, которым можно манипулировать. Допустим, у меня есть авторская колонка и за неё я получаю приличный гонорар. А кто-то предлагает мне упомянуть в очередной публикации, какой хороший политик Имярек. Естественно, я откажусь, иначе потеряю доверие читателей.

У нас же практика какая – набрать молодых журналистов, избавившись от старых опытных кадров. Потому что у «зубров» - своё мнение, своя позиция, они не станут делать то, что идёт вразрез с их принципами. А молодых можно заставить делать всё, что угодно, причём за небольшие деньги. На Западе нет такого стремления - подмять под себя, причесать всех под одну гребёнку.

– В таком случае, есть ли у нас вообще свобода слова, печати?

– Свобода есть, только, к сожалению, её не используют в полной мере. Как правило, острые материалы отклоняются не потому, что сверху последуют репрессии. А просто редакторам или ответственным за работу СМИ не хочется портить отношения с вышестоящим начальником, спонсором, рекламодателем. На уровне государства сейчас никто ничего не запрещает, все запреты – на уровне личных отношений и, конечно, самосознания. В советские времена многие вырастили в себе внутреннего цензора, они панически бояться потерять тёплое место и быть зачисленными в оппозицию любого рода – будь то антиглобалисты, сексуальные меньшинства или просто партия, которую не поддерживает власть.

– Мне кажется, что в то время, как журналистика блёкнет, теряет свои краски, грани, - реклама, наоборот, становится всё ярче, изощрённей, приближаясь к искусству. Или нет?

– Разумеется, реклама развивается, особенно политическая. Вспомните, сколько газет, листовок нам кидают в почтовые ящики перед выборами – отлично иллюстрированных, отпечатанных на хорошей бумаге огромными тиражами. Но это же никто не читает!

– Я читаю все.

– Я не говорю о специалистах и «мазохистах», как Вы, Тамара. Я имею в виду нормальных, обычных людей. Беда в том, что у нас реклама не выполняет своей задачи. Например, во время трансляции по телевидению Чемпионата мира по хоккею, я уверен, все наши болельщики возненавидeли автомобили «Урал».

Этот рекламный ролик крутили каждые 15 минут. Представьте, на поле острая игра, зрители в напряжении – и тут: «Автомобиль «Урал»! Российская реклама зачастую кроме раздражения и чувства протеста ничего не вызывает.

А ведь это действительно искусство. Я видел на Западе много примеров, когда реклама сделана красиво, с юмором, с хорошей музыкой. И подаётся она в нужное время, в нужном месте. У нас лучшее, что было – ролики банка «Империал». Помните «До первой звезды, Александр Васильевич»? Потому что делал талантливый человек.

– Владимир Фёдорович, понятно, что зарубежные поездки повлияли на Ваши профессиональные взгляды. А сами Вы, как личность, изменились?

– Я стал меньше есть. Из Америки 12 лет назад привёз пять лишних кило, до сих пор не могу от них избавиться. Эта зацикленность в хорошем смысле слова на здоровом образе жизни мне передалась – перестал бессистемно есть, начал разумнее пить, прилежнее занимаюсь спортом.

Вообще на Западе меня поразила и продолжает восхищать культура потребления. Во всех отношениях. Там настоящий культ удовольствия. Не важно что ты делаешь, главное – получать удовольствие: от еды, от спорта, отдыха, общения. Также – от работы, учёбы…

И ещё у них идея-фикс – помогать слабым, бедным, несчастным. Цивилизованный мир видит в этом свою миссию. В Швеции, например, фантастический уровень социальной защиты. Если человек заболел, 80 процентов от зарплаты ему две недели выплачивает работодатель, а затем - страховые компании. Причём эти деньги можно получать многие месяцы и даже годы, чем, кстати, и пользуются некоторые приезжие. В основном это выходцы из африканских стран и …бывших советских республик (там их называют русскими). Это схоже с ильф-петровским «альпийским нищенством». Не случайно ведь даже супер - толерантные шведы уже забили тревогу.

Раньше за границей меня охватывала досада: «Ведь мы ничем не хуже, почему же так плохо живём?». А теперь я всё чаще думаю, что, определённо, с нами что-то не так. И надо менять свой образ мыслей. Беден не тот, кто по-настоящему беден, а тот, кто ничего не делает для исправления положения. Думай о себе и людях только хорошее, и оно так и будет…

Беседовала Тамара Бондарева

Путевая мозаика от Владимира Олешко

Северная Каролина

В Америке у нас был переводчик, который носил костюм в стиле 50-х годов – широкие брюки с отворотами, объёмный пиджак. Я спросил: «У Вас в моде ретро?» Оказалось, костюм – из сэконд-хенда. Там есть огромный ангар, куда свозят всю непроданную одежду с незапамятных времён и где одеваются многие студенты, аспиранты, мелкие служащие. Это в порядке вещей.

Потом мы ездили на машине нашего переводчика, купленной за 300 долларов, которая чихала, тряслась и вихлялась.

Меня приятно удивило стремление американцев держаться в рамках своего статуса. К примеру, если бы профессор купил себе костюм за доллар или дешёвую машину, то запятнал бы свою репутацию и получил прозвище «жадюги». Американцы считают так: если у тебя есть определенный уровень доходов и уровень потребления, если ты не беден, изволь жить соответственно своим доходам.

Рим

Зашли с коллегами пообедать в кафе. Сидим, ждём, когда нам принесут поесть. Рядом два итальянца, работника кафе, ругаются, костерят друг друга, машут руками. Кажется, ещё немного – завяжется кровавая драка. Спрашиваю у переводчицы: «Что случилось?» Выясняется, что они просто обсуждают наше меню и не могут решить, что лучше нам предложить – мясо или рыбу. Причём тут страсти? Обычный разговор двух итальянцев.

Стокгольм

Прилетев в Стокгольм, наша группа преподавателей намеревалась сразу вылететь в Кальмар. Тут выясняется, что мы сами должны зарегистрировать в специальных автоматах билеты на нужный рейс и отправить свой багаж по назначению. Причём, если неправильно зарегистрируешь билет, то тебя не посадят в самолет, а напутаешь с багажом – твои вещи вообще улетят неизвестно куда.

На весь аэропорт – один консультант, которого иностранные пассажиры, впервые столкнувшись с таким экономичным обслуживанием, буквально рвут на части. Как мы регистрировались – не описать. Было всё: хватание за руки, ссоры по поводу какую клавишу нажимать, истерики, немые сцены…В конце концов, мы всё сделали правильно. Но это запомнилось.

У шведов сегодня мания экономии, они сокращают расходы везде – до предела, до абсурда. Там считают, что один человек – уже команда, поэтому любой шведский специалист – универсал. И в журналистике нет деления на радио,- теле-, печатных корреспондентов. Каждый должен уметь снимать, писать, озвучивать, монтировать….

Генуя

Этот итальянский город я исходил вдоль и поперёк, поэтому считал, что знаю его, как свои пять пальцев. Хотя, как потом выяснилось, его кривоуличье порой ставит в тупик даже старожилов. Однажды встретил там группу заплутавших соотечественников с чемоданами (им пройти-то нужно было метров триста).

У меня было свободное время, и я вызвался проводить их к нужному месту. Они с радостью последовали за мной. И вот мы идём, приятно беседуем, солнце светит, дорога под горку – идти легко. Спускались-спускались, и вдруг я с ужасом понимаю, что привёл их в совершенно другую точку. Представьте, люди тащились с чемоданами по жаре, а теперь им надо весь путь проделать в обратном направлении. В гору. Словом, когда я сказал: «Извините, я ошибся», то по их глазам прочитал о себе всё…

Я и сам в тот момент многое понял о себе и российском «авось». С тех пор никогда не смеюсь над дотошными немцами или американцами, которые шагу не ступят в чужом городе без карты.

"URA.Ru" февраль 2008 г.

«Наш факультет воду не фильтрует!»

Уральской школе журналистики есть чем гордиться: три сотрудника Уральского государственного университета имени А.М. Горького в декабре были удостоены премии правительства Российской Федерации в области печатных средств массовой информации за 2007 год. Борис Лозовский, декан факультета журналистики, Леонид Макушин, доцент кафедры периодической печати, и профессор Владимир Олешко, заведующий кафедрой периодической печати, получали высокую награду в Москве из рук руководителя аппарата правительства Российской Федерации Сергея Нарышкина. В церемонии также принимали участие министр культуры и массовых коммуникаций Российской Федерации Александр Соколов и руководитель Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям Михаил Сеславинский.

— Наш вуз стал единственным, педагогов которого поставили в один ряд с журналистами-практиками. Это то же самое, как если бы маленький по весу человек вышел и победил соперника в большей весовой категории, — считает профессор Владимир Олешко.

— Владимир Фёдорович, значит ли это, что оценили прежде всего вашу педагогическую деятельность?

— Не совсем, в первую очередь мы удостоились награды за журналистские труды, Борис Николаевич и я постоянно публикуемся в федеральных журналах «Журналист», «Журналистика и медиарынок», а Леонид Михайлович много лет на общественных началах является редактором факультетского журнала «Факс». Кроме того, наш факультет внёс большой вклад в повышение квалификации журналистов: мы с коллегами только за последние годы провели более 200 семинаров в Сибирском, Приволжском и Уральском федеральных округах. И, наконец, не остался без внимания наш вклад в создание учебных пособий и непосредственное журналистское образование… Бытует мнение, будто специальное образование журналисту не нужно и специалистом можно стать без факультета. Это не так. Часто люди без профессионального образования начинают смешивать журналистику с пропагандой, лоббистской деятельностью и PR. Такие журналисты податливее, на них проще повлиять, легче склонить на чью-то сторону.

— А факультет журналистики может научить быть стойким к чужому влиянию?

— Недавно я был в Швеции, и один местный профессор сказал: «Мы не ставим задачу обучать студентов работе с техникой — пользоваться диктофоном, сканером и Интернетом они научатся через две недели работы в редакции. А вот сформировать мировоззрение человека, который не будет поддаваться чужому влиянию, мы должны». На факультете в первую очередь стараемся создать атмосферу творчества и взыскательного отношения к сделанному. Представьте, что в консерватории студентов учат игре на расстроенных фортепиано, гитаре и скрипке. Такое учебное заведение обречено выпускать специалистов с расстроенным слухом. Вот и на факультете журналистики надо избегать фальши: студенты должны смеяться над продажными журналистами, понимать, что искателям дешёвой славы в профессии делать нечего. У меня есть знакомая, она пьёт воду из водопроводного крана и говорит: «Если я буду пить только фильтрованную воду, мой организм разучится бороться с инфекцией». Теория, конечно, сомнительная, но этот образ можно отнести к современной журналистике: иногда надо рассказывать о грязи, о недостатках, чтобы будущий журналист не был идеалистом. Если мы сможем объяснить студентам, что журналистика — это тяжёлый труд, служение обществу, а не отдельным лицам, тогда, наверное, мы и выполним свою задачу.

— Премьер-министр России Виктор Зубков недавно отметил, что пресса остаётся камертоном духовного и интелектуального здоровья общества. Если так, то в каком состоянии сегодня это здоровье?

— Говорить о том, что мы живём в атмосфере абсолютной духовности, не приходится. Как и неочищенная водопроводная вода, она несёт немало угроз. Можно вести речь о различного рода «фильтрах», а можно просто попытаться пить только проверенную родниковую воду. Что касается угроз… Вспомним хотя бы программы, которые показывали в новогодние праздники. Если развлекательные шоу и сериалы потребляются людьми в таком количестве, значит, есть кризис цели, мыслей. А сила журналистики в том, что это форма оперативного реагирования. Нас могут обвинять в недальновидности, в поверхностности, но у прессы есть возможность моментально откликнуться на происходящее, она на самом деле, как камертон: ударил — и сразу доносится звук. Общество невозможно без противоречий, другое дело, как о них говорят. Камертон используется для настройки, если журналистика будет таким камертоном, то люди будут не просто потреблять информацию, но и настраиваться. Сегодня в нашей стране идёт процесс реформирования, преобразований, и журналистике выпала в нём не последняя роль.

— Роль наблюдателя и распространителя информации?

— Здесь уместно вспомнить о такой функции журналиста, как пропагандистской. Можно говорить много громких слов о национальном проекте «Сельское хозяйство», а можно просто рассказать о реальном человеке, о фермере. И так рассказать, чтобы другим тоже захотелось взять кредит и начать работать. Я сам человек деревенский и знаю, как обстоят дела в сельском хозяйстве. В Камышловском районе у меня есть знакомый, его называют «Человек — гора» не только благодаря внушительному внешнему виду. Он настоящая глыба и по умению работать: на месте старого совхоза он организовал образцовое фермерское хозяйство. Он и семья вкалывают с утра до вечера, но и добились многого. На примере именно таких людей мы видим, что наша страна движется в правильном направлении… А лёжа на печи, можно ждать удачи только в сказках. Такая же положительная динамика наблюдается и в сфере образования. Наш университет победил во Всероссийском конкурсе, проходившем в рамках национального проекта «Образование». Вузам было предложено составить инновационные образовательные программы с указанием суммы средств, необходимых на их реализацию. Заявки подали более 250 вузов. Наша, видимо, была наиболее реалистичной. Так вот, благодаря гранту мы только на журфаке уже разработали и разместили в библиотеке УрГУ и на специальном сайте два учебно-методических комплекса, наши педагоги съездили в командировки, два человека даже в Италию для обмена опытом. В рамках гранта и благодаря Издательскому Дому «Филантроп» и спонсорам из банка «Уралфинанс» только что выпустили в свет новую книгу «Профессиональная культура журналиста как фактор информационной безопасности». Сборник статей и материалов на актуальнейшую для всей страны и даже зарубежья тему. Реальные дела дают ведь и реальные результаты. Тот самый чистый звук камертона, о котором хочется всегда мечтать. Всё это и подтверждает, что выбранный Россией курс — верный. И журналистике надо оставаться верной себе и своей роли в обществе. На этом и стоим…

Беседовала
Юлия ВИШНЯКОВА

Из Книги «Курс мой», Екатеринбург, 2006

    «После срочной слу­жбы в армии поступил на рабфак, стал студен­том и в 1981 году окончил Уральский государствен­ный университет по специальности «журна­листика». Так пишу во всех документах. Но на самом деле поступал на журфак дважды. И не уверен, что судьба обиде­ла меня, когда сразу после школы не поступил в УрГУ. Или, напротив, осчастливила, послав именно на наш курс. Иначе быть просто не могло, это я сейчас четко осознаю.

    А фаталистом стал по­сле того, как в шесть лет упал с березы головой на торчащий сучок, и он прошел буквально в миллиметрах от глаза. В десять лет прыгали «с парашютом» в снег с третьего этажа, и едва не «оделся» на железную трубу. Потом авария: наша машина кувыр­калась 150 метров и замерла в полуметре от бетонного столба...

   Сложный момент был в 1973 году. Стоял перед выбором – пойти слу­жить в армию или учиться там, где вовсе и не хотелось. Оказывается, судьба хранила и в тот день: ума хватило отстоять право на самостоятельность и в 18 лет принять единственно верное решение.

   В свердловской областной молодёжной газете «На смену!» работал корреспондентом, заведующим отде­лом. Самые памятные дни за эти годы были связаны с друзьями по курсу – ждали как манны небесной этих встреч, песен, воспоминаний.

   С 1984 года жизнь неразрывно связана с факультетом журналистики. Пытался совмещать все эти годы практическую журналистскую деятельность с преподавательской, пока Валентин Андреевич Шандра однажды не сказал:

   – Диссертация по ночам на кухне не пишется...

   В 1988 году, в год смерти мамы (так случилось), поступил в очную аспирантуру и в марте 1992 году в МГУ защитил диссертацию. Стал кандидатом филологических наук. По иронии судьбы, именно по русскому языку у меня единственная тройка в университетском дипломе. Но мне, «нерусскому» по национальности, это простительно...

   После стажировок в университетах штата Север­ная Каролина (США), Генуи (Италия) понял, что так жить нельзя. Как написано в биографическом справочнике УрГУ: «Разработал и постоянно пополнял новейший курс «Технологии управления СМИ», который востребован не только в учебных аудиториях УрГУ, но и журналистами-практиками Уральского Федерального округа – только за по­следние пять лет им лично проведено для них в пяти областях более 30 научно-практических семинаров». Раз журналистам это надо было для практической работы, а мне для статуса – защитил докторскую диссертацию на тему моделирования массово-коммуникационных процессов по... философии. Журналист-философ – это звучит гордо, но не очень убедительно. Поэтому дополнил степень профессорс­ким ВАКовским дипломом.

   Сфера научных интересов сегодня – психология творчества, технологии журналистской деятельно­сти, моделирование массово-коммуникационных процессов. В тех же биографических справочниках посчитали, что «только после 1990 года, за пятнадцать лет очень плодотворной и по-настоящему творческой научной деятельности, В.Ф. Олешко опубликовал более ста статей, тезисов научных докладов и шесть монографий». Наверное, это так. Но самая дорогая мне книга – это сборник публицистики «Коелга, Тюбук, Нью-Йорк. Далее везде...», вышедший в 2005 году к первому моему 50-летию. Коелга – это казачья станица, откуда род наш пошел, Тюбук – это деревня, где я вырос и школу закончил. А Нью-Йорк – это мой самый любимый город (после Е-бурга, конечно), он вовсе не американский, а принадлежит открытому миру; еще там, в ночных клубах джаз лабают так, как я ни на концертах, ни на дисках не слышал.

   Мне тут писали представление (не скажу куда, чтобы не сглазить), так из этого документа узнал, что, оказывается, имею несколько ведомственных наград и профессиональных отличий. Больше всего, наверное, надо гордиться, что награжден знаком «Отличник культурного шефства над Вооруженными Силами» (№ 326), а также удостоен звания Лауреата различных премий. Знаю точно одно, что в числе премий нет пока ни Ленинской, ни Демидовской, ни Нобелевской. А вот знак № 326 приколот дома на пионерском вымпеле. Мы, между прочим, обмывали его на Российско-китайской границе, и впечатлений было – море...

   Забыл сказать, что в паузах между встречами с однокурсниками, защитой диссертаций, лауреатством и обмыванием знака № 326, у меня родились две дочки и сын. Поскольку журналистика – это такая болезнь, которая передается в том числе и половым путем, то сына не уберег от нее. А дочери вполне земные профессии выбрали.

   Вот и всё. Остальные жизненные вехи и ключевые моменты описаны в моих очерках (см. ссылку на книгу с ключевым словом «Тюбук») и пересказаны лично С. А. Тюлькину по партийной кличке «Эссеист». Он столько обо всех нас знает (и того, о чем вслух при малых детях рассказывать нельзя), что на одних мемуарах о «восьмидесятниках» заработает когда-нибудь состояние...

Универ как объективная реальность

   Университет, или по-нашему, универ – это прежде всего прекрасное ощущение, что у тебя ещё всё впереди, а также чувство открытости миру и людям. В школе, в университете мы приобретаем самых верных и, как потом зачастую оказывается, единственно близких друзей.

   Все уже круг, тот узкий круг,

   Где друга друг – мне тоже друг...

   А общежитие – целый мир, в котором мы социально взрослеем, приобретаем первый жизненный, бытовой и пр. пр. опыт. В ноябре семьдесят пятого жизнь свела на рабфаке с Алексом Шорниковым, Толей Гущиным, Пашей Жмайликом, Игорем Ивановым, Юрой Казариным, Саней Сиделъниковым, позднее, Сергеем Тюлъкиным. Как выяснилось, студенческая дружба – самая крепкая. Что вспоминается?..

   На собеседование, по результатам которого зачисляли на рабфак, я опоздал. По коридору расхаживали... Максим Горький, с дымящейся капитанской трубкой в руке и беспрестанно по­волжски окающий, модный тогда певец Дин Рид в шикарных расклешенных джинсах, Мирей Матье с наклеенными ресницами, «наполеончик» в военном мундире и грудью, увешанной всеми, какие существовали тогда, воинскими знаками отличия, и ещё-ещё кто-то, яростно и со смаком подражающий разного рода знаменитостям.

   Кстати, я как-то задумался – где они все сейчас. Увы, кто больше всех пытался спрятаться, даже в мелочах, за чью-то спину, чей-то образ – и в журналистике мало чего достиг, не говоря уже о том, что не проучился больше одного-двух семестров. Есть, видимо, какая-то закономерность. Творческая личность – она своеобразна и единична во всем.

   Так вот, опоздал я по причине уважительной – только из Ташкента прилетел, поэтому добрейшая Л. А.Таскаева повела меня на диктант. Он всего-то слов тридцать, а ошибок у меня штук десять. Хватаюсь за голову похмельную («дембель» всё-таки) – гикнула мечта о поступлении, а Людмила Алексеевна улыбается:

    Это ещё ничего, один рекордсмен умудрился в тридцати словах тридцать восемь ошибок сделать.

   Декабрь 1975 года проработали, помогая строителям в отделочных работах здания УрГУ на Тургенева, а с 3 января начались занятия на подготовительном отделении. Вообще, рабфак – одна из самых светлых страниц в нашей университетской жизни. И это не только моё мнение. Господи, как мы после армии, работы на заводе да просто трех-пятилетнего перерыва возвращались к систематическим занятиям... И чего только с нами педагоги ни натерпелись. Но опять же было стремление преодолеть все эти трудности.

   Тогда же мой армейский товарищ Сережа Шахов познакомил с недавним выпускником журфака Борисом Лозовским. Тот, помню, с ходу ошарашил:

   Не дрейфь, главное в собственной скорлупе не закрываться. Не понял что-то на занятиях – переспроси препа, есть свободное время – сходи в редакцию, напиши что-нибудь, у нас любят ребят писучих. Да и в общественной жизни чувствуйте себя равноправным курсом.

   Мы и чувствовали: для начала заняли второе место на первенстве факультета по баскетболу (да, было тогда и такое, сейчас же, по-моему, и в первенстве-то университета наша команда давно не выступает), в смотре художественной самодеятельности УрГУ отдельно рабфаковским коллективом выступили. Не говоря уже о том, что наши парни с первых дней учебы в общежитии на Большакова, 79 стали своими – оправдались пророческие слова будущего декана о трепетном отношении студентов к некоему продукту массовой пищевой промышленности.

   Первое, самое сильное впечатление как первокурсника, конечно же, было связано с уборочными работами в Красноуфимском районе, в деревне Красная Поляна. Грязь, холод, снег, а мы только
что не на лыжах. Но практически никто не ноет, больные и то рвутся «в борозду». Зато тех, кто был с нами в колхозе, – узнавали не хуже, чем армейских друзей. И, кстати, то, первое впечатление, как показала жизнь, оказалось самым верным. С четверокурсником Женей Котельниковым, второкурсником Саней Подосёновым – коллегами по бригаде «крокодилов», то есть полевых грузчиков (непримиримых антагонистов «эфиопов»станционных грузчиков), просто там подружились.

   И не в обиду будет сказано тогдашним преподавателям, колхозная жизнь лучше семестровых курсов давала нам вводный курс в будущую специальность: там ведь ночи напролет успевали о журналистике говорить, мечтать и искать свое место в ней, читали стихи – свои и «классиков», старшекурсники давали ёмкие (и тоже, как оказалось, очень точные и «жизненные») характеристики преподавателям. А настоящим магнитом для нас, первокурсников, был Дмитрий Павлович Вовчок – преподаватель с кафедры русского языка и стилистики. Лучший рассказчик, знаток факультетского фольклора и «ходячая энциклопедия неформа­льных песен», увы, уже не работает у нас. Но мы помним Вас, Дмитрий Павлович!

   Приходим на занятия, а узнать с однокурсниками друг друга не можем – там-то в фуфайках, шапках, «платках под глаза» чаще виделись, а тут – девчонки, как с альбомов мод шагнули, парни в «тройках». Да и отношения там строились как-то проще. Правда, очень выручали перманентно проходившие вечера знакомств учебных групп первого курса. Мы как общежитские поселенцы побывали на всех трех (набор тогда был 75 человек). Зажигали свечи – создавая некую обстановку таинственности, выставляли совсем чуть-чуть вина (ей Богу, это не было главным), немудреную закуску. А потом по очереди рассказывали о себе – каждый говорил, что считал нужным.

   А легенды о журфаковских «цыганских загулах» тоже имели некое основание. Но чаще это все-таки происходило в свердловских ресторанах – «Ермаке», «Кедре», «Крестьянке», «Буше» (мои ровесники помнят, что за заведения так называли). Тогда можно было на четверть стипендии хорошо посидеть в этих уютных заведениях. Только её то как раз мы для этого не использовали. Практически все без исключения парни подрабатывали сторожами, дворниками, часто ездили разгружать вагоны.

   Как сейчас помню, например, предновогоднюю ночь 1977 года. Мы подрядились вшестером разгрузить на базе "Гастроном" вагон с мясом. Открываем пломбы – а там огромные туши всего на четыре части разрублены. Мостик от вагона переброшен обледенелый. Таскать надо почти за пятьдесят метров... Словом, двое наших однокурсников со словами: «Мы что, дураки...» улизнули. Договаривался же с кладовщиками Серёга Тюлькин. На их возражение: «Что-то вас маловато» – дал обещание... В общем, вчетвером мы ровно 12 часов этим, как шутили, «сексуальным» делом занимались. Зато по 120 рублей сразу заработали (наш рекорд, кстати). А этой парочке хитрецов потом руки не подавали. Тоже, как жизнь показала, правильно делали – потом причины были для этого и более весомые, да и не проучились они долго на «факе».

   Дворником я во Дворце спорта профсоюзов два года работал вместе с будущим народным депутатом России от Тюменской области Витей Егоровым. В детском саду мели дорожки с Сашей Тендитным. Жизнь, вообще, Саньку заставляла крутиться. Родных у него никого не было, детдомовец, а тут однажды стипендии лишился. Но ни к кому не пошёл жаловаться, а устроился дворником в... пять детских садов сразу. Пока листья летят –можно имитировать бурную дворницкую деятельность. А как снег падает его начинают увольнять отовсюду, он в другие устраивается. Так, не ноя, и зарабатывал на хлеб с маслом мой сосед по комнате, отличный парень и сильный, хитрый тогда не по годам, мужик.

   С Сережей Тюлькиным на четвёртом курсе работали зольщиками на заводе «Радиатор». Как-то прочитал, что для штангиста-тяжеловеса, члена сборной страны по тяжёлой атлетике, норма за тренировку – три-четыре тонны поднятого «железа». Мы тогда столько же угля и золы за смену по очереди грузили и возили в вагонетках.

   Так что деньги для культурного (а порою, как водится в ранней юности, и не очень «культурного») отдыха мы брали отнюдь не из родительского кошелька. Засим и выстояли против любых жизненных невзгод. И решения, если уж принимали какие серьёзные, то в расчете только на свои силы.

   И в комсомольское бюро мы выбирали тогда отнюдь не случайных людей – всегда это были неформальные лидеры, которым все без исключения верили. Конечно, были какие-то необходимые протокольные дела и слова, но больше всё же запомнились не собрания и заседания. Сергей Соловьев поставил на музыку Шарля Гуно, Пола Маккартни и нашего однокурсника Серёжи Браги рог-оперу «Папа», посвященную замечательному декану и человеку Вадиму Николаевичу Фоминых. Спорторг Алекс Шорников сделал наш факультет настоящим филиалом института физкультуры, и никто ведь, самое интересное, не жаловался. Миша Жеребкин, возглавлявший в факультетском бюро комсомола так называемый «творческий сектор», постоянно какие-то конкурсы наших публикаций устраивал. Толя Гущин живой наш «классик», еще студентом опубликовавший в журнале «Урал» огромный очерк, ставший там каким-то лауреатом, служил вроде некоего «маяка». Стенгазета вообще была этакой «фигой в кармане», поскольку над преподавателями в ней немало подшучивали. Хорошо хоть все они юмор ценили и понимали (а, может, наоборот, не все шутки, что называется, доходили). Сейчас, через годы, конечно же, всё это видится как бы в розовом цвете. А. может, в двадцать лет так оно и есть?..

   Но были и моменты, которые можно назвать гражданским взрослением. В ноябре 1979 года погибли под поездом три студента философского факультета. Одним из них был мой друг Сережа Шахов. А через неделю, как бы выполняя социальный заказ на воспитательные меры, в "Уральском рабочем" появляется заметка о нерадивых студентах УрГУ, по пьянке попавших под колеса. Всё, от первого до последнего слова, в ней было ложью. И именно мы, студенты-журналисты, организовали кампанию в защиту светлой памяти парней. Ни один человек с двух факультетов не отказался подписать коллективное письмо (а ведь тогда со многими «беседовали» и «рекомендовали» не «участвовать в волнениях»). Дело прошлое, но никогда, ни до этого случая, ни после, мы не были так удовлетворены действенностью принятых мер: появилось нечто вроде опровержения, журналиста наказали, а потом и вообще уволили из редакции.

   ... С друзьями в XXI веке мы собираемся теперь не так уж и часто – всё какие-то дела и заботы. Но на то он и друг, чтобы, увидевшись, тут же (словно не было месяцев, а то и лет) продолжить какой-то очень важный разговор, решать все с лёту, или вдруг вернуться в те славные студенческие годы. Большинство из нас и личную судьбу связали с выпускниками факультета, так что курсы наших жён или мужей тоже стали как бы родными. Именно благодаря таким встречам ещё во время учёбы, я хорошо знал однокурсника моей Елены Сашу Башлачёва. Ныне имя этого рок-музыканта из «времени колокольчиков» известно в России каждому. Нет пророков в родном Отечестве, но есть среда, в которой они вырастают. Журфак и есть, прежде всего, подобная «среда» для человека талантливого, способного сказать своё слово в нашей профессии. Иногда, кстати, довольно жестокая.

   В списках абитуриентов ежегодно встречаю знакомые ещё по семидесятым-восьмидесятым фамилии. Вот уже и дети однокурсников и ровесников потянулись стайками на факультет. Я голосую только «за» в формировании таких династий. Дети журналистов лучше других знают не только о прелестях, но и ежедневных трудностях нашей профессии. Меньше будет разочарований...

   Жизнь тем и хороша, что пространство времени имеет свойство растягиваться и сужаться в зависимости от наших сиюминутных душевных потребностей. И хорошо, что в нашей жизни был и есть факультет – центр, своеобразный «магнит», к которому все мы так замечательно притягиваемся. Так не хочется теряться на этой огромной и одновременно такой маленькой планете Земля.

Особое слово благодарности – преподавателям

   Первое занятие по «античке». В 438 аудиторию входит бородатый преподаватель – в свитере, простеньких роговых очках, с аккуратно зачесанными назад длинными волосами – и с ходу нас ошарашивает вопросом:

   – Есть желающие прямо сегодня получить за экзамен «тройку»? И с ходу расстаемся. Если нет – пеняйте на себя: не будете читать тексты, никогда не сдадите мне экзамен.

   Борис Михайлович Марьев, известный уральский поэт, человек удивительной судьбы и замечательный педагог, однажды сказал также замечательную фразу:

– Если вы что-то из рекомендованного мной или программой не прочитаете в семестре, то не прочитаете уже никогда в жизни.

   Как он оказался прав, наш замечательный «сказочник», вернувший в детство цивилизации (как на соседнюю улицу, где живут хорошо знакомые ему и нам люди) и одновременно заставивший полюбить свой предмет. Никогда не видел я столько плачущих однокурсниц, получивших за экзамен четверки. По-моему, у Бориса Михайловича было только две оценки – «пятерка» и «четверка». Но «отлично» он ставил лишь за безукоризненное знание предмета. И как я гордился этой своей первой пятеркой в зачетке.

   Владимира Александровича Чичиланова, в студенческом просторечье «Чичу», не просто боялись, а по-мазохистски боготворили. Разве мог ещё кто-нибудь другой так смачно прилюдно «высечь» вас... одним только взглядом. А уж если он говорил скромнейшей первокурснице-отличнице, маменькиной дочке, тянущей экзаменационный билет: «Руки-то дрожат. Что, матушка, с похмелья?», то той было не до билета и не до техгаза – как бы в обморок не свалиться.

   Он, по-моему, был убежден, что в журналистику надо приходить, нюхнув пороху, и не терпел «школяров». Предмет давал основательно, мы могли без заминки ответить на любой вопрос, с закрытыми глазами обнаружить в его знаменитом ящике любую типографскую «снедь», определить на глазок шрифт, размер кегля и т.д. и т.п. Только вот очень ли это все пригодилось каждому из нас в жизни и это ли запомнилось? Не знаю.

   Меня как преподавателя сегодня больше занимает другой вопрос. Можно ли вообще чему-то научить студента, парализуя его волю или запугивая некими карами? Вопрос вроде риторический. Но ведь, с другой стороны, Владимир Александрович запомнился не только марзанами и бабашками. Уже став с ним коллегой, я вдруг открыл в этом удивительном человеке дар рассказчика, трепетного ценителя пушкинского творчества, собирателя фронтовых раритетных рисунков – ведь он Великую Отечественную прошел газетчиком. А несусветная строгость, наверное, была следствием каких-то жизненных или психологических срывов.

    Так и ушел, кажется мне, он из жизни не до конца понятым и обидевшимся на нашу непонятливость и неблагодарность.

   Рафаэль Герасимович Бухарцев был очень похож на дореволюционного профессора из кинофильмов 30-х годов. Внимательный к любому собеседнику – от него я усвоил типичное обращение к студенту: «Коллега». Галантный кавалер при обращении к даме – по-моему, студенткам просто нравилось чувствовать себя Женщинами рядом с ним, поэтому на переменах он постоянно стоял в окружении оных. Гурман в истинном значении этого слова, «Рафа», как мы его ласково величали, и не скрывал своей гастрономической ориентации – на лекциях он в том числе подробно, со смаком, да так, что в самом деле слюнки текли, рассказывал о меню буфетов и ресторана его любимой гостиницы «Москва»... Немного старомодно, с интонациями, выражением, паузами читал он и лекции.

   Если честно, то куда понятнее изъяснялся он в своих книгах и статьях. Но нравилась сама атмосфера занятий, их неторопливое течение, интеллигентность лектора. А ещё от Рафаэля Герасимовича я впервые на семинаре узнал, что есть такое направление исследований, как психология творчества. Вот об этом-то часами и говорили мы: благом для меня было то, что студентов к нему записывалось в семинар немного, и для индивидуальной работы времени было достаточно. Он же уже позднее убедил меня написать первую научную статью в кафедральный сборник. Храню и книгу «Творческий потенциал журналиста», где Рафаэль Герасимович, светлая ему память, надписал, как выяснилось, пророческие для меня слова.

   Валентин Андреевич Шандра был и остается непревзойденным образцом того, каким должен быть в общении, организации отношений с людьми преподаватель, профессор, заведующий кафедрой. Я ни разу – ни студентом, ни будучи преподавателем, не имел возможности лицезреть его безвкусно одетым или раздражённым. На занятиях поражало умение говорить интересно о казавшихся скучными вообще-то вещах: с жизненными примерами, неочевидными сравнениями и выводами.

   А позднее уже, общаясь с Валентином Андреевичем как научным руководителем в аспирантуре, я в полной мере оценил и его научную компетентность, и профессионализм, а главное – величайшую человеческую порядочность. Ни капли академического фрондёрства и бесконечная преданность факультету. По-моему, именно от него я услышал замечательную фразу: «Когда нужно кого-то кому-то охарактеризовать, прибегай к формуле – люди бывают хорошими или… думайте сами».

   Услышал недавно термин – педагог-гуманист. Это о Валентине Андреевиче Шандре, Вадиме Николаевиче Фоминых, Виталии Алексеевиче Павлове, Маргарите Михайловне Ковалёвой, Борисе Николаевиче Лозовском, Сергее Георгиевиче Александрове, Валерии Георгиевиче Сесюнине, Борисе Самуиловиче Когане, многих других наших Учителях. Вот подобному отношению к миру и своему месту в нем и учусь у коллег старшего поколения.

   Университет – это целый мир и... ещё что-то чуть-чуть большее. Это наша юность. Это друзья. Первая любовь и ощущение, что если Она тебя отвергнет, то жизнь тут же и закончится. Это наши Учителя, которым благодарны за то, что находили в каждом из нас нечто особенное и помогали это «нечто» потом любить и лелеять в себе. И как же они были правы – без этой любви, оказывается, нет настоящей творческой личности.

ТОЛЕРАНТНОСТЬ КАК ПРЕДЧУВСТВИЕ,

Или Чем Запад нам поможет, а чем не сможет помочь никогда?..

Сентябрь прошлого года посчастливилось встретить в Италии. Именно посчастливилось, поскольку любая работа в обрамлении божественной роскоши средиземноморской осени – в тихую радость. Обычно, после заграничной поездки хочется «отписаться», выплеснуть впечатления, задуматься по поводу увиденного. Но, странное дело, эта страна, где история, словно лента в косу красавицы, повсеместно гармонично вплетается в современность, «вечный Рим», многократно описанный великими, итальянцы, в силу своей холеричности и эмоциональности, иногда казавшиеся инопланетянами, так подействовали на меня, что писать если и хотелось, то о чём-то таком же вечном и эмоционально богатом. И всё это рассыпалось фонтаном впечатлений и уплывало в благодарную память сознания и подсознания…

Швеция, где побывал нынешним августом с группой коллег на стажировке в Школе повышения квалификации журналистов (FOJO) в городе Кальмаре, страна на первый взгляд, как бы это точнее выразиться, – свойская во всём до мелочей, что ли? Она не давит инаковостью: и природа почти сродни нашей уральской, и погода такая же «неуступчиво-родная», и городские и сельские пейзажи нередко схожи, да и люди по темпераменту и образу жизни больше похожи на россиян, чем кто бы то ни было другой. Правда, постоянно чувствовался контекст стереотипов: то и дело всплывающих в памяти альтологизмов – «шведская стенка», «шведская спичка», или слоганов, затверждённых рекламой, – «Electrolux»: сделано с умом»,или пропагандистских клише советских времён – «шведская семья» как вершина западной безнравственности…

Но вот что поразило и собственно заставило почти сразу сесть писать эти заметки: здесь, как мне кажется, я понял истинное значение мудрёного для большинства наших сограждан термина «толерантность». Ну никак это не привычное для нас – «терпимость».

– «Стерпится – слюбится» оставим Домострою, – заметил мудрый тренер-консультант Клас Иванович, лучше иных наших соотечественников знающий историю России.

Вообще-то Клас Тор – чистокровный швед без русских корней. Просто однажды он рассказал, что одного из его прадедов звали на русский манер Иваном, только с ударением на первом слоге, после чего и приобрёл в нашей группе это неформальное имя. Но об этом удивительном человеке я ещё расскажу ниже, ибо коллега стоит того. Пока же продолжу мысль о толерантности.

В Швеции также особенно явственно порой ощущаешь себя «неандертальцем», по привычке или из чувства всегдашней настороженности, как говорится «на всякий случай», исповедующим даже в словесных спорах принципы «око за око», «зуб за зуб». А ещё как-то разом осознаешь уязвимость такого подхода. Поскольку, например, на чей-то нескромный вопрос: «А какая национальность будет у этой девочки записана в документах, когда она вырастет?» (дитя явно азиатской наружности), следует ответный вопрос её мамы-шведки – белокурой и мило-улыбчивой:

– Это решит она сама. Когда вырастет, и только если ей это будет нужно для самоидентификации (по-английски это слово звучит не так сухо и безжизненно-бюрократически). А что, разве так важно, к примеру, какой национальности, какого возраста, а сегодня ещё и задаются доки от живописи – какого пола была в жизни Мона Лиза, гениально представленная Леонардо на бессмертном полотне?.. Кому это важно? Личная жизнь обладателя загадочной улыбки осталась тайной для всех, кто не был близок к этому человеку…

Или другое. Дотошный коллега всё интересовался, почему преподаватели так активно работают с журналистами из Вьетнама; и в Швеции и у них в стране много лет ведутся систематические занятия, семинары, тренинги?.. Ответ был краткий и обескураживающий. По крайней мере,для неподготовленного собеседника:

– Мы, если хотите, видим в этом нашу миссию…

Мне показалось, что даже этот молодой человек, вряд ли хорошо знающий исторические предпосылки того, как небольшая страна оказалась между молотом и наковальней двух супердержав, признал ответ исчерпывающим. Хотя, по себе сужу, размытость многих понятий, привычных для дискуссий об «открытом обществе», неотвратимости последствий глобализации, но почему-то кажущихся пока для нас неактуальными, обретает конкретное содержание не сразу. И главными аргументами в этом мыслительном процессе для человека являются никак не слова. Даже самых авторитетных политиков или лекторов. Только опыт, только увиденное собственными глазами, или убедительно рассказанное теми, кому ты можешь доверять.

Так и о толерантности по-шведски, по-итальянски и т.д., в целом по-европейски, на основании только тех нескольких проведённых здесь недель, я не могу судить как о чём-то чётко систематизированном в сознании. Это скорее предчувствие толерантности как чего-то неотвратимо-достижимого для тебя, а может и для всего человечества. Того, без чего всем нам выжить в новых условиях будет просто невозможно.

О «ГАДЗЕТТЕ» И НЕ ТОЛЬКО О НЕЙ

Во всех учебниках по журналистике пишется, что слово «газета» произошло от итальянского «гадзетта»: в старой Италии была такая мелкая монета. Тогда именно столько стоил лист бумаги, на котором печаталась, говоря современным языком, свежая информация.

Но, оказывается, есть и второе значение у слова «гадзетта». Профессор Лиана Фадда, когда мы разговорились на эту тему в Генуэзском университете на ViaVivaldi, 5, обвела рукой своды старинной аудитории:

– Вот здесь многие годы шли дискуссии, да и до сих пор спорят по поводу слова «гадзетта». Какого смысла там больше – экономического или собственно содержательного? Ведь есть и второе значение у данного слова – «сорока», собирающая всё блестящее и не всегда чистоплотная в смысле еды.

Именно там говорили мы с итальянскими коллегами и по поводу становления профессиональной культуры управления в газетном бизнесе. Они, к слову, в этом вопросе жесткие «антигосударственники».

– Владимир, не знаем, согласишься ли ты с нами?.. Но имена мы сейчас назовем условные. Какой вершинной должности, прежде всего по образованию и призванию, достиг бы Михаил Горбачев, не случись сногсшибательной политической карьеры? – Министра сельского хозяйства. А Владимир Путин? – Министра безопасности. А любой журналист?

– ???

– Руководителя репортерской группы. Заместителя редактора…

– А почему не редактора?

– Да просто для по-настоящему творческого человека это было бы обузой. На всех других должностях он хоть иногда да сам писать будет. А будучи редактором, вряд ли. Это прежде всего бизнесмен, организатор, политик.И растить редактора, владельца газеты или телекомпании нужно не проводя его по служебной лестнице, а с младых ногтей. Как королевскую особу. Давая в элитных университетах особое, лучшее на сегодня образование, позволяя приобрести разнообразные навыки и формируя умение мыслить стратегически. Вводить в элиту. И сам этот человек должен с детства, с юности знать о своем призвании и будущей ответственности.Случайностей здесь не бывает!

Вспомнилоб этом разговоре в Швеции во время первого же учебного занятия. И вот в связи с чем.

Кто-то предельно жёстко сформулировал главное противоречие развития нашего сообщества: «Журналистика – профессия творческая, её определяет, или, по крайней мере, должно определять в идеале служение обществу, а развитие СМИ определяет рынок». Вспомнили, что в одном из вариантов нового закона о СМИ предлагается это противоречие устранить, мол, пусть будет только рынок.Понятно, что различные проекты закона ещё обсуждаются, по этому поводу идут дискуссии, но раз есть такой вариант, следовательно, есть коллеги, считающие такое положение естественным. Толерантность для них – та самая терпимость: привыкнут журналисты, куда денутся, и к такому развитию событий.

Процитировали первое лицо одной из самых тиражных газет России, желтеющей год от года всё ярче:

– И вообще, дело редактора не о смысле напечатанного каждодневно задумываться, не «блох» ловить в отдельных текстах, а концептуально решать: что печатать, что нет; размышлять над тем, что поймает на крючок интереса читателя и будет прибыльно для тиражного или, на худой конец, рекламного бизнеса. До единицы считай прирост тиража, и будешь, если не уважаем отдельными снобами от журналистики, то богат точно.

И тут же прозвучали слова семинаристов и приглашённого гостя по поводу журналистской всеядности «гадзетты-сороки».

– Не надо думать, что сознание, например, скороспелого собственника газеты можно сформировать как проективное, то есть устремлённое далее дня сегодняшнего, хотя бы за десятилетие. Нужно его убедить лишь в том, что рынок для СМИ не может быть идеологией, – свободный журналист, выпускница Сорбонны Анна Далквист в этом уверена до несвойственной шведам категоричности. – Рынок – всего-навсего рычаг, один из механизмов реализации какой-то идеологии, не более того. К примеру, идеологии служения обществу. Или максимальной творческой реализации… Да мало ли каких других идей. И за каждой из них не громкие слова, а авторитет поколений владельцев СМИ. Беда же российских журналистов, на мой взгляд, в том, что по методам и технологиям менеджмента ими чаще всего руководят либо «государственники», привыкшие всё распределять, делить, либо «временщики», для которых одинаково прибыльным должен быть бизнес по продаже газет и бензина, рекламного времени в телеэфире и обуви…

И тут же возникла дискуссия.

– Не забывайте, что «редактор» переводится с французского – «улучшающий»…

– Значимость этических принципов признают все, каждодневно их реализуют – единицы. И это не оттого, что мы такие плохие. Причина, согласна, в «приземлённости» целей…

– Рыба ищет, где глубже, журналист – где сытнее. А бедолага редактор у нас России – заложник, «кормилец» коллектива. Где здесь место думам о высоком?..

– Проблема в том, что у нас в России не стыдно работать во «времянках», в той же желтой прессе, и не почетно – в качественной, – заключил тогда Владимир Авдеев, московский журналист, «исполнявший профессиональный долг» едва ли не во всех так называемых «горячих точках». – Или другое. Те же бесплатные издания есть во всем мире, но по статусу многих профессий нужно четко позиционироваться от них – они некачественная пресса, ведь их не покупают, а раздают.

А как бы в продолжение начатого на семинаре разговора на следующий день нас ждала поездка в соседнюю провинцию Смоланд и встреча с коллегой-эмигрантом из…Великобритании. Не правда ли, уже интересно?..

УСЫ И БОРОДА КАК СИМВОЛ ТОЛЕРАНТНОСТИ

– Смоланд по-русски переводится примерно как Смоленск, «смоляная столица», – пояснила Вероника Менжун, руководитель проекта обменов с шведской стороны и одновременно наш переводчик от Бога.

– Лесная столица, – попытался внести «литературную» правку кто-то из группы, обводя руками впечатляющий, словно сошедший с полотен Шишкина пейзаж за окном «Volvo». Но Вероника дискутировать на сей раз не стала, лишь, улыбнувшись, добавила:

– А город Вёкше – центр лена (административной единицы) я сегодня назвала бы одной их газетных столиц Швеции. Только представьте себе – в этом регионе три семьи из каждых четырёх обязательно выписывают местную газету. А всего в медийный концерн города входит пять газет. Это нетипично даже для нашей страны.

Кстати, название города показалось мне почему-то знакомым. Напряг память и… Господи, вёкшей ведь на Руси звали привычную нам сегодня белку. Тогда даже денежная единица такая была. Вот чудеса: мы сегодня чаще всего рассуждаем о глобализации только в технологическом смысле, а она, оказывается, началась ещё эвон когда.

Разговор же в редакции «Smalandsposten» начался с попытки объяснения феномена повсеместной востребованности местной прессы. Роберт Оуэн, один из самых известных шведских репортёров, в беседе-знакомстве только и заметил, что никакого «чуда» здесь не видит. Только одна цифра: по последним сведениям социологов87 процентов жителей Швеции в возрасте старше 15 лет систематически читают газеты:

– Никого ведь не удивляет тот факт, что кабельное телевидение может предложить канал информации и содержание на любой вкус. Так и в газетном деле. У нас в концерне могло быть не пять, а двадцать пять газет. Правда, с одной маленькой поправкой: если бы все они были востребованы – то есть, если бы их покупали и читали с равной интенсивностью. Поэтому их общий тираж в 200 тысяч пока для нас оптимальный.

Я тут же мысленно сравнил ситуацию с Екатеринбургом, который по численности жителей раз в десять раз крупнее Вёкше: зарегистрировано более 200 газет, а общий тираж, если не брать бесплатные издания, едва ли не меньше, чем у этих пяти. Гипотеза простая: большинство газет больше нужны издателям, нежели читателям?..

Роберт, словно подслушав мои размышления, тут же пояснил:

– А вообще главный фактор выживаемости и развития для нас, газетчиков, в вечном споре с телевидением и радио, а сегодня ещё и в соперничестве с Интернетом – доверие к газете как неангажированному информатору и собеседнику, отвечающему за любое напечатанное слово.

Он провёл рукой по странице свежего номера газеты со своей статьёй, то ли как бы прощаясь с вышедшим в свет текстом, то ли выискивая те самые слова, за которые читатели могут похвалить, а могут похулить:

– Тираж моей газеты – 40 тысяч, но лишь одну тысячу мы продаём в розницу, рассчитывая на «ситуативного» читателя. Остальное – по подписке. Для тех, кому важна не скорость получения информации, а её осмысление. Важно наше мнение по острым или «запутанным» вопросам. Смелость репортёра вынести на всеобщее обозрение факты или сведения, имеющие социальное звучание, но тщательно скрываемые по какой-либо причине. Здесь ценится всё, то, что отличает настоящий текст от информационной «скороспелки» или просто-напросто неподготовленной устной речи.

Продолжим цепь логических выводов коллеги. К примеру, в Швеции, у нас в России, да и в любой другой стране не такое уж большое количество политической информации, имеющей прямое влияние на жизнь обычного человека. Её вал, которыйежедневно обрушивается на наши головы, инициирован прежде всего властными структурами различного уровня, политическими партиями, движениями, отдельными «ньюсмейкерами», желающими постоянно быть на виду. В «Smalandsposten» после различных экспериментов пошли следующим путём. Политике отдают только вторую полосу, где, к примеру, те же консерваторы, которым они симпатизируют, имеют возможность самостоятельно излагать свои взгляды, или где представлены мнения редакционных обозревателей. Плюс на 27-й полосе, имеющей подзаголовок «Дебаты и голоса» из номера в номер печатаются мнения читателей, реже представителей общественности по поводу каких-либо политических событий или их отголосков. И всё. Более «чистая политика» на газетных страницахвам не встретится.

Бывает, правда, и политическая реклама. Но, во-первых, она оплачивается рекламодателями (крона в казну!) и это подчёркнуто специальным значком, а, во-вторых, читатель чётко представляет, что это не рождённое информационным поводом событие, а «заказуха» (о важном обязательно напишут на первой полосе, иногда и с продолжением на других). Бывает, что обозреватель на второй полосе комментирует ту или иную информацию платно размещённую в этом же номере. Это, естественно, помогает читателю понять её истинный смысл или стратегические устремления того или иного политика.

Привычный для нас термин «политически ориентированные владельцы СМИ» Р. Оуэна откровенно рассмешил:

– А попробуйте выявить эту самую политическую ориентацию, если у нас фондовое правление, включающее более ста человек, внесших в своё время при учреждении газеты небольшой денежный пай. Они совладельцы, но не имеют решающего голоса при определении реальной стратегии. По традиции (он делает акцент на этом слове) редакционную политику определяет совет директоров, также состоящий почти из ста человек. А реально – назначаемый им в согласии с совладельцами главный редактор и редколлегия. Причём у нас всё прозрачно: бюджетный оборот 170 миллионов крон (один доллар около 7 крон), чистая прибыль 11-12 миллионов (около полутора миллионов долларов). Причём вся она идёт только в фонд развития медиа, так как наш проект некоммерческий. И читатель, и совладельцы знают – мы ничего не сделаем в интересах экономической прибыли в ущерб репутации издания. А нам это даёт чувство уверенности и самоуважение при разговоре с любым рекламодателем или влиятельным политиком.

В общем, для себя я сделал вывод простой: идеальный вариант ответственности – это союз экономики и творчества. Если вы выпускаете невостребованный товар, такого редактора и редколлегию никто терпеть не будет. А востребованность товара определяют… Да-да, только читатели и никто более. За содержание перед ними ответит редактор, если надо в суде предстанет ответственный издатель, а за экономическую часть отчитается совет директоров.

Правда, можно привести и такой красноречивый факт. Субсидию от государства на издание местной газеты получает в первую очередь тот, у кого идут дела…хуже. Мотивация простая: чтобы, не дай Бог, в информационной сфере в конкретном регионе не исчезла конкуренция. Правда, субсидия эта не может быть многоразовой: не конкурентоспособен – дай возможность попытать счастья другим. А, кстати, отсчётгазетному бизнесу здесь ведут с 1850 года.

Первый же закон, регламентирующий сферу печати, был принят в стране ещё в 1766 году. Нарушался он только раз, в годы второй мировой войны была запрещена доставка коммунистических газет. Закона о СМИ в современном понимании в Швеции нет. Он, о кощунственность! по мнению журналистов и не нужен, поскольку есть Закон о свободе слова и печати, который можно хоть в чём-то изменить только парламентом двух созывов. Понятие «свобода слова», конечно же, шире всех остальных, и это даёт право работникам СМИ предпринимать действия, имеющие резонанс в политической, судебной, любой другой социальной сфере, не только на уровне «меры приняты». Псевдоинтересные для читателя публикации нужно чем-то заменить. Можно, как у нас нередко бывает, огромным количеством случайно выхваченной в общем-то информации, бесконечными развлекательнымиматериалами из жизни горстки «звёзд», тусовок, перепечатками, кроссвордами и сканвордами, а можно теми, которые будут читать и обсуждать не только в вашем регионе. Только один пример.

…В город Вёкше пришел солидный зарубежный инвестор – некий американский пенсионный фонд, решивший вложить в реконструкцию старого стадиона и близлежащих территорий почти миллиард крон. Только представьте себе, как должна была возрадоваться местная общественность. Так оно и было – политики разного уровня активно начали лоббировать деятельность инвесторов. А Роберт Оуэн и двое его коллег – Анника Йонсон и Боссе Викингсон как истинные профессионалы позволили себе усомниться в искренности помыслов «чужаков» и задали себе детские вопросы: почему выбран именно их, достаточно депрессивный с экономической точки зрения регион, и почему запланирована для инвестиций в совершенно рядовое строительство такая большая сумма?

Ещё более подтвердились их сомнения, когда в Нью-Йорке, по адресу, где зарегистрирован и постоянно располагается, судя по документам, данный фонд был обнаружен…бар. Его хозяин, увидев, как заинтересованно некто рассматривает шикарное цветисто-бутылочное внутреннее убранство, только и спросил: «Правда, красиво мы сделали?», и любезно сфотографировался на фоне барной стойки с двумя прелестницами-официантками. Это фото потом открыло первую полосу газеты за 9 сентября 2004 года, где начиналась публикация журналистского расследования о деяниях организаторов «некоммерческого фонда».

Вкратце изложим его суть: некие дельцы «перегнали» деньги неизвестного происхождения (возможно даже от продажи наркотиков) из Парагвая сначала в небольшой банк в штате Флорида, оттуда – в Нью-Йорк. Сляпали правдоподобные документы и попытались заняться социальными программами с дальновидным вложением средств в Швеции. Хотя в публикации были названы конкретные плательщики и получатели гигантских сумм, имена организаторов различных операций, приведены факты, указаны пути движения денег и т.д., журналисты не ставили своей задачей подменить правоохранительные органы. Газета лишь в яркой публицистической форме конкретизировала «детские» вопросы: как такое могло случиться в правовом государстве? Кто ответит за преступную доверчивость? Что нужно сделать, чтобы подобное не могло повториться? А позднее дословно привела мнения читателей и ответы политиков различного уровня, всячески открещивавшихся теперь от связи с «гуманитарным фондом». Слово «скандал» в лексиконе первых было самым мягким.

За это расследование журналисты получили аж четыре премии: две региональные и две национальные. К слову, одним из символов в целом высокопрофессиональной журналистской работы и расследовательской деятельности в частности у шведских коллег является… лопата. Домыслим: не нажив мозолей и не научившись хорошо владеть этим инструментом, не сможешь ни фундамент для дома создать, ни землю возделать – то есть себя и семью прокормить.«Золотая лопата» – высшая награда национального Союза журналистов «Smalandsposten» и Роберту Оуэну вручалась неоднократно.

Он размышляет:

– Нередко первотолчком к расследованию актуальной или действительно важной для безусловного большинства читателей темы служат не попавшие вам в руки факты, а простое человеческое любопытство. Как было в случае с «фондом». Или другой пример. Недавно мы задумались: а куда уходят деньги одиноких людей после их смерти? Ведь и от страховок, и от продажи имущества остаются иногда просто гигантские суммы. А сколько любопытного таится в читательских письмах или интернет-откликах на твои публикации. Нужно только учиться быть открытым и интересным людям.

… Наш разговор в редакции был долгим и обстоятельным. В конце я всё-таки не утерпел:

– Для Вас Швеция стала второй родиной уже в достаточно зрелом возрасте. Журналисту Оуэну стало «тесно» в Англии?

Роберт улыбается:

– Журналист Оуэн методом включённого наблюдения уже не один десяток лет изучает Швецию. Обратите внимание, даже мои бороду и усы коллеги перестали критиковать… А если серьёзно, здесь хорошо, как бы это выразиться, любой «инаковости». Особенно в молодом возрасте это ценно. Чтоб не сломаться как личности. Сначала это удивляет, потом немного раздражает – кажется, ты никому не интересен, но вскоре привыкаешь и перестаёшь, как воздух, которым дышишь, замечать границы чужой индивидуальности. Тебе сделают замечание, если только ты бесцеремонно попираешь чью-то свободу. Коллективное – не значит все «под одну гребёнку», индивидуальное не значит «вдали от всех». Ты – уникум, вносящий свой мазок в многоцветную картину бытия. Без тебя мир неполон, зачастую одноцветен. Но и ты один его не расцветишь… Уж я то этот университет толерантности освоил экстерном. Ответил на вопрос?

ПРОФЕССИОНАЛЬНЫЕ СЕКРЕТЫ ПО-ШВЕДСКИ

Если шведский журналист хочет пройти переподготовку, владелец обязан его отпустить и проплатить дорогу и зарплату за время учёбы. Но закона, обязывающего его это делать нет. «Есть практика такая», – сказал Клас Тор на первом же занятии. Причины нашего удивления он, похоже, даже не понял.

Деятельность Школы журналистской переподготовки в городе Кальмаре финансируют государство и Союз журналистов Швеции. Всё, как рассказывают коллеги, началось с курьёза. 32 года назад министр финансов, решив, что журналисты ничего не понимают в экономике, впервые выделил на это деньги. Но жизнь показала, что обучение – процесс деятельный, а не одноразовая вакцина от чего-то. Уж в журналистике-то точно.

FOJO известна в мире хотя бы потому, что в обучении журналистов-практиков здесь не просто подстраиваются под рынок, но отдают предпочтение анализу реализованных творческих методик, развитию креативности работников масс-медиа. Отдельно взятую технологию, к примеру, борьбы за аудиторию, привлечения её внимания можно освоить за пару недель. Но и всей оставшейся жизни порой не хватит на то, чтобы все-таки сказать новое слово в нашей профессиональной деятельности. Этому нельзя научить, к этому человек приходит через состояния: неудовлётворённости собой, своим творчеством, преломления своего «Я» сквозь призму чужого опыта, разочарования и достижения и т.д. и т.п. Вот почему девиз Школы: учиться нужно прежде всего друг у друга, а когда не хватает конкретных знаний – пригласим эксперта или добившегося профессионального успеха коллегу.

И это очень верно. В творческих профессиях, и в журналистике прежде всего, как мне кажется, надо не учить, а разучать от установок, с которыми порой приходят– бронированными и панцирными, то есть несвободными людьми. Несвободными от стереотипов, коим несть числа, от творческой «зажатости». Установка заработать любым образом (и желательно быстро!) большие деньги – тоже сегодня не редкость. Но ведь наша профессия особая, она, словно линза, многократно увеличивает на газетных страницах или на телеэкране недостатки воспитания или образования конкретного журналиста, неумелость человека и воспроизводит потом эти качества у аудитории. А приобрести состояние внутренней творческой свободы, истинный профессионализм (ведь творчество и есть суть личности) – значит войти, по выражению писателя Андрея Битова, в сердце профессии.

На журфаковских лекциях, семинарах практиков у нас в России, по себе знаю, преподаватель чаще всего апеллирует к знаниям аудитории. Но ведь знания в информационный век столь объемны и многомерны, что тот же университет должен не столько учить чему-то, сколько указывать путь – где это можно взять. А еще задача преподавателя – подключать мотивационную сферу, если хотите – этически просвещать и программировать поведение личности журналиста на истинно творческую деятельность в той или иной жизненной ситуации.

Об этом мы тоже дискутировали на занятиях в Кальмаре.

– Сегодня попробуем «воспроизвести» предпочтения обычного читателя, – говорит, к примеру, Клас Тор.

И начинается нечто невообразимое для обычной аудитории студентов или журналистов-практиков: сначала поиск в огромном ворохе журналов иллюстраций, отражающих конкретно ваше сиюминутное внутреннее состояние с дальнейшей рефлексией по этому поводу, затем макетирование «представительской» информационной афиши газеты, способной безусловно привлечь внимание, разработка концепций и кампаний по саморекламе СМИ…

– И всё это не игра, – поясняет тренер. – Новая клиповая культура аудитории требует и от нас, журналистов большего психологизма в творчестве, искусства изобразительности.

Клас – автор двух десятков книг художественно-публицистического характера, а также учебных пособий для студентов и журналистов-практиков. Ему не просто есть, что сказать – среди тех, кто хоть раз пообщался с ним на семинарах, он непререкаемый авторитет. Так вот, Клас убеждён, что в повседневной информационной гонке почти у всех нас собственно креативная составляющая профессии сходит на нет.

– Как дряхлеющие мускулы требуют систематических тренировок, так и журналисты должны попадать время от времени в экстремальные условия жесточайшей творческой конкуренции, работы «на вырост». И обязательно с тщательным, может быть даже излишне «придирчивым» анализом коллег, не хуже вас знающих секреты профессии. И это должно быть созидание, а не абстрактное усвоение лекционного материала или «игра» в творчество.Сама среда пусть будет лучшим учителем…

Вот почему учебный день в Швеции начинался для нас с «телепрограммы» «Доброе утро, Кальмар», подготовленной всеми без исключения коллегами, а приглашенные преподаватели и гости семинара должны были быть вписаны вами в её контекст. Вот почему одно из первых учебных занятий на тему «Искусство интервью» с шефом местной полиции было нам зачтено на «троечку» с минусом (отметили как удачный лишь один вопрос), зато на других любая шаблонность резала теперь тебе слух, словно фальшивая нота в песне. А сколько до этого было прочитано советов и рекомендаций на эту тему?..

– Здесь, как в столярном деле, – пошутила, помнится, Елена Корнилова. – Пока табуретку своими руками не сделаешь, да подзатыльников от старшого и порцию насмешек от подмастерий не получишь, ремесло нехитрое не освоишь.

Или другое. Журналистское сословие нередко словно зациклено на себе, и, как свидетельствуют социологи СМИ, нередко просто не отражает интересы рядовых читателей. Журналистский дискурс в России тоже известен: больше слов негативной оценки, чем положительной. О плохом в отдельном человеке или людях в целом говорить и писать легче, чем о хорошем. Как учиться всё это изживать в себе? А ты попробуй не среди десятка знаменитостей и всеобще-усреднённых тем, а в повседневности бытия найди адреса добра и человеческого участия. А теперь расскажи читателям историю. А теперь реализуй акцию с их участием…

Вывод простой: журналисту учить читателей, телезрителей быть толерантными, человечными, а также людьми творческими, открытыми к диалогу можно, как это не банально, лишь на собственном примере. Эрик Фихтелиус, автор известного среди журналистов мира бестселлера «Десять заповедей журналистики», заметил как-то, что главные «университеты» он, обществовед по образованию, прошёл, благодаря прежде всего конструктивной критике коллег по профессии. Сегодня он работает на популярном шведском канале круглосуточного вещания «SVT-24». Я ему напомнил об этом высказывании. Эрик улыбнулся:

– А сегодня я прохожу новый «университетский курс», я бы его назвал «курс искусства мирного человеческого сосуществования». Между представителями разных политических взглядов и идеологий. Между поколениями. Между полами, наконец… Наш канал ведёт трансляции со съездов, дискуссий, с различного рода дебатов. Сейчас, например, четыре дня на канале представлен съезд партии консерваторов. А послезавтра начнут дебаты феминистки, формирующие свою партию. Аудитория численно не самая большая, но это именно те, кому интересна политика, кулуары власти, таинство рождения истины, словом, люди неравнодушные. Я и мои коллеги учимся, если хотите, у наших телезрителей этому неравнодушию. Ведь по-настоящему своей люди власть считают лишь тогда, когда имеют возможность влиять на неё. Как вы думаете, какие программы в нынешнем году у нас были самыми рейтинговыми?

– ?..

– Пятисоттысячная аудитория смотрела церемонию похорон Папы Римского. А на втором месте трансляция с процедуры допроса министра культуры в конституционной комиссии. И вообще, всё, что касается обсуждения этических проблем во властных и прочих структурах – открыто для наших трансляций. Общество может своим интересом к практически любому событию подтолкнуть нас к прямой трансляции. Лишь с судебных заседаний нам разрешается писать только звук. У людей есть желание получать информацию по многим вопросам из первых рук, и надо им такую возможность предоставлять. Разве не в этом изначальная роль и предназначение журналистики?..

ШВЕДСКИЙ СИНДРОМ

Друзья попросили рассказать о самом ярком впечатлении от Швеции. Сразу почему-то вспомнил, как в аэропорту Стокгольма мы столкнулись с проблемой регистрации билетов с помощью бездушного автомата. Во-первых, ты должен это сделать самостоятельно, а во-вторых, как нам показалось, у тебя нет шансов на ошибку, ибо она выяснится только, когда тебе откажут в посадке или багаж улетит в другой город, а может даже в другую страну. С регистрацией, в конце концов, разобрались, а некий вопрос-сомнение остался: что это сделано – из экономии?

– В нашей стране сегодня взят курс на сокращение числа рабочих мест, – пояснили шведские коллеги. – Социальные программы гарантируют каждому достаточно высокую зарплату или пенсию, но надо ведь и где-то экономить?..

И экономят, причём даже на том же телевидении. Сегодня, к примеру, считается нормой, когда журналист сам занимается монтажом своих информационных сюжетов или репортажей. В Школе журналистики в Кальмаре, объясняя, почему у них нет специализации «печать», «радио», «телевидение», а «всех студентов учат всему», заметили:

– Сегодня время такое, что выпускник, во-первых, должен быть универсалом, во-вторых, учиться профессии под девизом: «Команда – это я!».

И вообще, Швеция поражает по-европейски понятным прагматизмом. Понятным, потому что, к примеру, в США или странах Азии многое по первости кажется россиянину внерациональным, малообъяснимым. Здесь же мгновенно осознаёшь логику местных обычаев, традиций, привычек людей, поскольку они действительно помогают всем и вся.

К примеру, почти каждое сельскохозяйственное поле огорожено каменным забором. Роскошь? Нет, поколениями очищали его от камней и известняка, но не просто их выбрасывали или увозили, а по ступенечкам рос этот самый забор. Зато теперь там можно даже скот выпасать, не боясь, что он разбежится. Или другое. Дачи, загородные дома, учреждения, даже летние королевские резиденции, обнесены или совсем низенькими заборчиками или прозрачной для глаз художественной ковкой. Впечатление – страна-сад, страна-зелёный остров. Невольно по приезду домой всё это противопоставляешь: мы-то, что страна тюрем и карликовых удельных княжеств, отбивающих повсюду границы высоченными заборами и уродливыми решётками на окнах?

А вот автомобиль в Швеции – не роскошь, и не средство передвижения, и даже не необходимость жизненная. Автомобиль – сродни дорогой мебели. Настоящее средство передвижения, настоящая роскошь и первая жизненная необходимость – велосипед. Здесь велосипедисты имеют преимущество на дороге не только перед автомобилистами, но и даже перед пешеходами. По крайней мере, в городах после снегопада в первую очередь чистят велосипедные дорожки, потом тротуары, и лишь в третью очередь проезжую часть.

На велосипедах ездят все без исключения. Для этого вида транспорта проложены вокруг городов и посёлков специальные дорожки, а в городах расчерчены тротуары, построены стоянки, система непересекающихся с автотрассами коммуникаций. Начинаем считать, загибая пальцы. Полезно, в противовес гиподинамии – раз. Абсолютно безопасно – два. Нет мест, куда, в отличие от того же автомобиля или автобусных маршрутов, нельзя проехать – три. Экономия для семьи на недешёвом бензине –четыре. Приятно, быстро привыкаешь (по себе знаю) и начинаешь получать от этой абсолютной физической свободы передвижения – пять, шесть, семь... Чем не прагматика? Не культ спорта или дорогих фитнес-центров, а культ движения. Тем более, что на спортивный образ жизни в Швеции мода. Здесь вы очень редко встретите на улице нездорово полных людей. А джокирующих (быстро, по-спортивному ритмично шагающих), бегущих, плывущих, танцующих на берегу по-осеннему пустынного пляжа – повсеместно. Причём с 5 утра до 1-2 ночи, поскольку все спортсооружения именно всё это время освещены.

В еде шведы неприхотливы, но также прагматичны. В меню обычно много овощей, зелени, рыбы. Если масло – то бесхолестеринное, если пиво, то двухградусное. Алкоголь очень дорог. Коллега в первый день в кафе гордо заявила: «Кроме водки настоящий русский напитков не знает». Оплатив за 50 граммов обычной «злодейки» 69 крон (примерно 280 рублей), вздохнула:

– Нет, ребята-демократы, только квас…

На крепкий алкоголь, табак, предметы роскоши государство устанавливает цены, отпугивающие разумного человека. Но по этому поводу никто особо и не протестует.

– А как же равноправие, идея социального равенства курящих и некурящих? – съёрничал один мой коллега. – А ещё говорят, что Швеция пример реализованной идеи социализма?

Но о социализме здесь говорят не как о реализованной на практике идеологии, а как о модели социальных гарантий для каждого жителя страны. Социал-демократы в стране у власти почти 70 лет, за исключением небольших перерывов. И это даёт результаты, которые россиянам и не снились. Средняя продолжительность жизни шведов одна из самых высоких в мире – 83 года для женщин и 80 лет для мужчин. И это при том, что пенсионный возраст и для тех и для других – 65 лет. Рождаемость – на зависть почти всем европейским странам: в среднем семья здесь имеет не меньше двух детей. Год от года растёт число различного рода программ социальной поддержки, грантовых выплат и т.д и т.п. Иногда система социальных гарантий, на взгляд экспертов, даже излишне лояльна к гражданам. Так, к примеру, вдруг выяснилось, что почти четверть работоспособного населения страны не трудится отнюдь не по причине тотальной безработицы. По закону, имея справку от врача, человек две недели получает 80 процентов зарплаты от работодателя, а потом эти же деньги неограниченное количество месяцев и даже лет (!) от страховой компании. Порой это бывает выгодно всем… кроме государства.

«Ох, уж эти шведы. Нам бы их заботы», – только подумает так обыватель, как на его голову свалится информация, никак не укладывающаяся в представление о хитрости мнимых больных или их работодателей. 8 января 2005 года над южной частью Швеции пронёсся, как здесь называют, «шторм». Он принес огромные убытки лесному хозяйству, землевладельцам, парализовал на какое-то время дорожное движение. 16 человек погибли во время буйства стихии. Безусловно, тут же начали подсчёт страховщики. Но вот что поразительно. Больше, чем число погибших во время шторма, было после этого число самоубийц. Из числа, тех землевладельцев, кто считал, что он теперь разорён. Кто не мог пережить потери близких. Кто просто оказался в шоке от увиденного… Противостоять несчастьям неожиданным, неподвластным человеческой воле, как оказалось, труднее всего прежде тем, кто всегда считал себя полностью защищённым от бед. Подтвердилось это и в ситуации, когда шведские туристы оказались жертвами разгула стихии в Юго-Восточной Азии. Репортажи оттуда также долгое время не сходили с экранов телевидения и первых полос местных газет. Самыми страшными были последние слова, выкрикнутые в трубку сотового телефона родным, находящимся в Швеции: «Господи, как много воды…»

Пришлось услышать от шведского коллеги:

– Перед средствами массовой информации, как перед Богом, должны быть все равны.

И сказано это было не по поводу влияния на психику людей последствий природных катаклизмов – над этой проблемой сегодня в стране серьёзно работают специалисты-психологи. Очень важный её аспект, кстати, связан и с деятельностью СМИ – например, могут ли быть пределы у достоверности показа последствий таких событий или других чрезвычайных происшествий? Не ведут лииногда «псевдореализм» и «псевдообъективность» журналистов в отражении действительности к необратимым последствиям в психике людей? Ведь как бы мы не сочувствовали окружающим, не ходим же ежедневно по похоронам или в клиники к тяжелобольным? Да, только если это касается родных и близких. Почему же информация негативного характера повсеместно заполонила СМИ?

А речьв беседе шла о том, что в день нашего отъезда во всех газетах подробно описывалась авария, в которую попал при испытании автомобиля король Швеции Карл-XXVI-Густав. С фотографиями, авторским текстом, историческими параллелями.

– Это интересно всем уже потому, что король – фигура публичная, – заметил коллега. – Для таких людей нет, и не может быть «укромных» уголков. Однако, всё, что касается законности, этичности-неэтичности подачи информации, решает только автор. Вот почему у нас практически исключено, чтобы журналистикой занимался человек, не имеющий журналистского образования. Вот почему норма – постоянное повышение квалификации работников СМИ, творческие семинары. Владельцы на это не жалеют ни средств, ни времени. Ведь всё это окупается сторицей. А у вас разве не так?

Почему-то рассказал тогда в этой доверительной беседе о преподавателе советской эпохи, который на одной из лекций по эстетике нам заявил:

– Что вы всё «АББА», да «АББА». Шведы вообще короли безнравственности. И в музыке тоже…

Собеседник рассмеялся:

– В мире тогда подобные суждения не были редкостью. Шведская семья… гомосексуализм…лесбиянство… наркотики... Наша периодика об этом писала открыто, обсуждая реальные, а не пропущенные сквозь ушко идеологий или религиозных воззрений проблемы. А кому-то хотелось всё это представить как повсеместное явление. Если хотите, мы одними из первых подняли тему толерантности. В правовом государстве нет запретных тем, но и нет возможностей скрыться от ответственности, если ты ввёл людей в заблуждение. В том числе и используя власть СМИ.

Подумалось тогда: а можно ли назвать нетолерантным поведение владельцев СМИ и журналистов, если речь идёт об умышленном или неумышленном навязывании только определённых моделей поведения, формировании лишь одного типа культуры?

В связи с этим вспоминается впечатление годичной давности.

…Из-заснежной бури над Альпами наш самолет вылетел из Рима с двухчасовым опозданием. В итоге я опоздал на стыковочный рейс «Прага – Екатеринбург». Пришлось здесь до утра ждать московский, чтобы лететь теперь уже с пересадками. И вот от нечего делать шатался по международному аэропорту, без конца пил чудесное чешское пиво (правда, в «порту» очень дорогое, поэтому пока не кончились остатние евро), слушал плейер и радио.

И вот что тогда сразу на контрасте с нашими FM радиостанциями поразило: по всем каналам очень редко звучали песни на английском языке. Если в любом городе России на вас из радиоприемника буквально обрушивается шквал англоязычной песенной речи, то в Праге диджеи заводили в основном песни на родном языке, и, может через три-пять, – хиты других стран. Проверил это впечатление, слушая довольно много радиостанций. К слову, примерно также построено музыкальное вещание в городах Италии.

Дело, конечно же, не в большем или меньшем патриотизме или отсутствии профессионализма у отечественных радиовещателей. Это информационный бизнес, где многое определяет рейтинг той или иной радиостанции. А повысить его можно прежде всего «крутя» новинки музыкальной индустрии. У нас в России качественных хитов рождается, прямо скажем, немного, да и отечественные композиторы и исполнители год от года становятся все просвещеннее в правовых вопросах и требуют материальной компенсации творческих затрат. А западные – далеко, механизмы реализации авторского права не отработаны, да и если есть хоть малейшая возможность обойти закон, грех ее не использовать.

Подобное воровство интеллектуальных продуктов в век глобализации определенно даже выгодно продюсерам англоязычных стран. Если мыслить тактически – это бесплатная «раскрутка» и промоушен их хитов, а со стратегической, а точнеесказать: культурологической точки зрения – это продвижение английского языка как всеобщего языка коммуникации. Вот когда вся реальная и потенциальная аудитория освоит инглиш, когда у нее, а, следовательно, и у бизнесменов от музыки, появится зависимость сродни наркотической, можно будет диктовать и условия взаимоотношений «по закону».

Рассуждая о профессионализме, владельцы и топ-менеджеры отечественных СМИзачастую имеют в виду лишь одну сторону деятельности – финансовую. Никто, безусловно, сегодня не вправе диктовать им как эффективнее ее выстроить. Но и пускать на самотек этот процесс нельзя, поскольку он связан с социализацией, прежде всего детей и молодежи, формированием мировоззрения и эстетического вкуса.

В ряде государств Европы (в частности, во Франции) подобные проблемы решаются на законодательном уровне. Политическая, даже хорошо оплаченная неконтролируемая «заказуха» там просто невозможна. Как невозможны и отупляющая реклама, бесконечные (хоть и форме музыкальных заявок) вдалбливающие повторы, как говорят музыканты – «квадрат», одних и тех же мелодий и песен. «Подобная музыка не мобилизирует, а дебилизирует население», – сказал как-то по этому поводу известный композитор, автор всенародно любимых – от «Дня Победы» до«Восточной песни» – хитов Давид Тухманов. Как с ним не согласиться?

Всегда считал, что название города Кальмар произошло от известных нам в основном по салатам морским деликатесам. Оказывается, нет. Кальмар со шведского – ключ. Город-крепость, контролирующий пролив когда-то был ключом к шведскому государству. Потерять его, как однажды было в войне с датчанами, означало потерять всё.

Кальмар, Швеция, дискуссии с коллегами в удивительной атмосфере FOJO тоже стали для меня ключом к пониманию, как мне кажется, очень важных профессиональных истин. Главная из них насколько банальна, настолько и важна для твоего самосознания: не может в журналистике, в твоей жизни быть лишь одна главная цель – постоянная погоня за ускользающей информацией. Нужно, как в шахматах, постоянно держать в уме всю партию – то есть прежде всего тех кому, собственно, твой труд предназначен. Таких разных, может быть даже не всегда благодарных тебе, но рано или поздно всё же осознающих, что всё то, что ты для них делал, возвышало человека как Личность. Я это называю предчувствием толерантности.

Когда работал над этой публикацией нашёл подтверждение своим размышлениям в колонке Пауло Коэльо в «Известиях» от 11 октября: «Работа становится проклятьем, когда служит лишь тому, чтобы не давать нам думать о смысле жизни». Это и о нас, журналистах.

Владимир Олешко, профессор факультета журналистикиУрГУ

Новости по теме